Давний спор между религиоведением и сектоведением, имеющий сложные истоки и основания, зачастую выглядит как чисто терминологическая дискуссия привязанная к вопросу о возможности/невозможности употребления слова «секта». В этой дискуссии особое место занимает белорусский исследователь В.А. Мартинович, который, с одной стороны, позиционирует себя как именно «сектоведа», в ряде фундированных статей отстаивает правомочность понятия «секта», и в то же время, пользуется заслуженным признанием со стороны религиоведческого сообщества, благодаря эмпиричности, аналитичности и концептуальности своих работ.
Ниже мы публикуем интервью с Владимиром Александровичем, в котором он предлагает свой, как обычно оригинальный, взгляд на события в поселении Тиберкуль. Не соглашаясь со всеми его оценками и выводами, мы считаем этот анализ заслуживающим внимания и обсуждения как внешний, отстраненный взгляд на проблему.

Как изменился тип лидерства в Церкви Последнего Завета за тридцать лет ее существования?

Нет, Виссарион — классический харизматический лидер с группой помощников.

В связи с этим, что означает для Церкви Последнего Завета арест руководителей? Может ли это привести к расколу общины, к противостоянию с государством или, наоборот, отказу от арестованных руководителей?

История сектантства в ХХ ст. доносит большое количество примеров арестов руководителей и основателей сект. Реакция группы зависит от множества факторов. Так, если арест совершается по наглядному и неоспоримо чудовищному поводу (напр. лидер собственноручно убивает людей, что зафиксировано на видео), то организация погрузится в глубокий кризис с последующим расколом, распадом или катастрофическим уменьшением числа членов. Если основание для ареста неочевидно — будет обратная реакция. Подчеркиваю, в ужасающих актах насилия должен быть замешан сам руководитель, а в процессе следственных действий, либо после суда такие акты должны наглядно вскрываться. Если криминал только подразумевается, требует длительного и сложного расследования, если лидер просто отдавал приказ убивать (напр. случай с Аум Синрике), но собственноручно никого не резал, то этот негатив не будет адекватно воспринят последователями. Они скажут, что лидер «ничего не знал», «все делалось за его спиной», и обвинят кого-то из его окружения (напр. случай с Ошо и Шилой). Кратковременный арест, либо заключение в тюрьму по незначительным основаниям особого влияния на группу не оказывают (напр. арест Маршалла Апплуайта, Небесные врата). Арест лидеров хорошо сплоченных крупных сект без наглядных и неопровержимых свидетельств вреда способствует созданию вокруг них ареола мучеников, долгосрочному укреплению их авторитета и власти, сплочению членов организации. Арест идейных лидеров децентрализованных сообществ приведет к разным толкованиям ситуации и большой вариативности реакций. На специфику реакций влияет огромное количество иных факторов, перечислять которые здесь не буду. В целом диапазон известных реакций на такие аресты достаточно широк: от прекращения деятельности организации до цивилизованной юридической помощи, демонстраций, политических акций, искусственной инициации самой сектой новых арестов, международного давления, и, даже, самосожжений и самоубийств. Вспомните о долгосрочных последствиях арестов по реальным и выдуманным обвинениям Джозефа Смита (Церковь Иисуса Христа Святых последних дней), Симона Кимбангу (Кимбангизм), Джозефа Рутерфорда (Свидетели Иеговы), Чарльза Мэнсона (Семья), Прабхата Саркара (Ананда Марг), Цунесабуро Макигути (Сока Гаккай), Ошо Раджниша (Движение Ошо), Иосифа Вайсенберга (Иоганнская церковь), и множества других основателей и лидеров сект. Можно также вспомнить многочисленные аресты и посадки баптистов, адвентистов и пятидесятников в советские времена. Для того, чтобы предсказать поведение последователей Церкви Последнего Завета нужно не просто знать эту организацию, но очень хорошо понимать ситуацию в ней на момент ареста Виссариона. В любом случае выбор ответных действий у них практически не ограничен. К слову, история знает примеры, когда грамотное и хорошо продуманное поведение секты в кризисных ситуациях приводило к поражению целые государства. Присмотритесь внимательнее к истории саентологии, Свидетелей Иеговы и целого ряда иных групп.

Есть ли какие-то основания для ареста руководства Церкви Последнего Завета?

Ко мне и моим коллегам многократно обращались пострадавшие от Церкви Последнего Завета в связи с предположительным нарушением представителями данной организации разных статей Уголовного кодекса. Такие обращения достаточно сложно в полноте проверить средствами, имеющимися в распоряжении сектоведов. Они требуют сторонней квалифицированной оценки со стороны юристов и следователей. Окончательное решение по ним принимает суд. Эти люди направлялись нами в органы исполнительной власти, но в абсолютном большинстве случаев, несмотря на достаточно убедительные с моей точки зрения свидетельства и доказательства, дела не заводились. Материалы ложились «под сукно», следователи не интересовались деталями дел, игнорировали фактуру и всячески давали понять, что организация пользуется полной поддержкой органов государственного управления Российской Федерации. Назывались фамилии конкретных высокопоставленных чиновников, периодически всплывали разные интересные документы. Как бы то ни было, факт остается фактом: пострадавшие были, их было много, дела не заводились, вопросы не решались и даже не обсуждались, а замалчивались и игнорировались. Пик таких обращений приходился на середину – конец 1990-х. Проходит несколько десятилетий, количество пострадавших от этой группы стремительно уменьшается, а серьезные случаи вообще исчезают (по крайней мере, если смотреть по обращениям в Синодальный центр сектоведения Белорусской Православной Церкви).

На этом фоне неожиданно становится известно, что власть вспомнила о существовании данной секты и арестовала ее руководителей. Что случилось? Решили поднять дела 20-25 летней давности? Хорошо, но почему все эти годы утверждалось, что состава преступления в них нет? Появились новые факты? Секта, давно и серьезно вставшая на путь рутинизации и смягчения наиболее радикальных форм и практик своей работы, вдруг, тайком от ученых, решила вернуться к «славному сомнительному прошлому»? Такое вполне возможно и история сектантства знает примеры и такой траектории развития. Более того, организация могла переключиться на иные формы работы, не в меньшей степени нарушающие законодательство, но менее очевидные для сектоведов, не порождающие шлейф из обиженных и пострадавших (напр. различные экономические преступления). У меня таких фактов нет, возможно, они есть у коллег. С огромным интересом ознакомился бы с ними, если они есть хотя бы у кого-то: вполне допускаю, что мог не заметить таких изменений, так как просто невозможно фиксировать всё, что происходит в сфере нетрадиционной религиозности. В то же время, не исключаю также и худший вариант: арест может не иметь под собой никаких серьёзных оснований и опираться на какие-то идеологические, политические, экономические или иные малозначимые причины. Опасение вызвано тем, что органы государственного управления Российской Федерации потеряли в моих глазах кредит доверия после необоснованного и недальновидного запрета другой секты — Свидетелей Иеговы.

Почему Вы считаете, что запрет Свидетелей Иеговы был необоснован и недальновиден?

Необоснованным решение было в силу следующих причин. Ряд материалов данной группы был признан различными экспертами Российской Федерации в качестве экстремистских, что в итоге привело к запрету организации в целом. Те же самые материалы Свидетелей Иеговы проходили религиоведческую экспертизу в Экспертном совете при Аппарате Уполномоченного по делам религий и национальностей при Совете Министров Республики Беларусь. Белорусские эксперты не нашли в них экстремистской составляющей. То есть, экспертное сообщество ученых Беларуси пришло к прямо противоположным выводам. Со своей стороны, я неплохо знаю Свидетелей Иеговы и полностью поддерживаю решение белорусских экспертов относительно отсутствия в их материалах экстремистского содержания. При этом Свидетели Иеговы входят в тройку организаций, на которые чаще всего приходят жалобы в Синодальный центр сектоведения. Эти жалобы свидетельствуют о наличии серьезных проблем в работе организации с последователями. На эти проблемы нужно обращать самое пристальное внимание, заниматься их разрешением, обсуждать их в общественном дискурсе, но все они вместе взятые ни на миллиметр не приближают Свидетелей Иеговы к числу экстремистских организаций. Мне хорошо известно, что никто из белорусских экспертов не симпатизирует этой секте, но есть Закон, есть нормы экспертного и научного анализа, перед которыми личные симпатии или антипатии не играют никакой роли. Нужно совершенно не разбираться ни в сектантстве, ни в экстремизме, чтобы отнести Свидетелей Иеговы, а также Церковь Последнего Завета к числу экстремистских организаций (см. мою статью на тему религиозного экстремизма: https://www.academia.edu/37615156/).

Недальновидным же решение было просто потому, что не учитывает специфики Свидетелей Иеговы. Организация выдержала запрет в гитлеровской Германии, преследования в СССР, масштабную травлю на бытовом уровне в США, сопровождавшуюся тысячами посадок в тюрьмы. Те времена до сих пор ими вспоминаются как эпоха мучеников, с честью выдержавших испытания веры. Организация чувствует себя как рыба в воде в условиях травли и гонений, но начинает естественным образом уменьшаться в ситуации полной свободы совести и вероисповедания, когда никто ее не трогает, и, по сути, она никому не нужна. Отрицательная динамика прироста у Свидетелей Иеговы существует преимущественно в тех странах, в которых ей предоставляется полная свобода действий (в рамках Закона). Таким образом, горе эксперты, повлиявшие на запрет Свидетелей Иеговы, в долгосрочной перспективе секте услугу, но, судя по всему, они слишком слабо разбираются в сектоведении, чтобы это понять.

Вы полагаете, что эти события связаны? Настоящий арест может маркировать какие-то тенденции в религиозной жизни России?

Безусловно, но эта связь гораздо глубже, чем интересы конкретных людей, чиновников, политиков или бизнеса. Дело в том, что общество реагирует не на сектантство «как оно есть», но на собственные искаженные представления о нём, генерируемые его же основными институтами. Инструментарий, разработанный и апробированный в рамках научно-исследовательской работы Синодального центра сектоведения БПЦ, позволяет квантифицировать специфику содержания этих искажений для отдельных институтов общества с поправкой на диахроническую перспективу, т.е. историю искаженного восприятия сектантства. Одно из множества последствий таких искажений состоит в том, что общество периодически паникует по поводу сект, когда на самом деле серьезных оснований для такого уровня беспокойства нет. С другой стороны, общество периодически игнорирует тему сект, когда есть определенные основания для серьезного внимания к данной проблематике. Сектантство живет своей жизнью, а общество реагирует на секты сообразуясь со своей внутренней логикой развития, лишь в малой степени делая поправку на реальность. Некорректное восприятие сектантства в целом имеет место во всех странах мира, но само по себе оно влияет, но целиком не предопределяет степени адекватности, соразмерности и корректности разрешения конфликтных ситуаций, возникающих вокруг конкретных сект. Способность общества грамотно решать весь спектр вопросов, связанных с конкретными сектами зависит, во-первых, от уровня религиозной, правовой и политической культуры общества, и, во-вторых, от уровня развития профессионального сектоведения.

В обществах с высоким уровнем правовой культуры весь спектр претензий и вопросов населения к конкретным сектам, разрешается по мере их возникновения вне зависимости от идеологии, политической воли, общественной конъюнктуры и иных случайных факторов. Значение имеют только доказуемые факты, а квалификация какой-либо организации в качестве секты не сопровождается ограничениями ее деятельности и ничего не меняет в ее положении перед Законом в сравнении с иными организациями. В то же время в этих странах секты достаточно успешно защищают свои права от любых необоснованных обвинений и критики. Периодически разворачиваются масштабные дискуссии о сектах, неоднозначные темы многократно и во всех нюансах проговариваются.

В странах с низкой правовой культурой ситуация выглядит иначе: когда есть реальные основания для открытия дел, они не открываются, т.к. у сект оказываются нужные связи, они могут быть в чем-то полезны властям и т.д. В то же время, если кому-то, по политическим, идеологическим или иным причинам становится важно и выгодно преследование той или иной группы, она становится объектом всеобщей критики и наказывается вне зависимости от того, насколько она в действительности виновата. В этой ситуации справедливости не могут добиться ни пострадавшие от сект, чья боль остается без ответа и многократно усиливает антикультовые настроения в обществе, ни сами секты, которые с завидной регулярностью без каких-либо оснований кто-то преследует, что лишь усиливает симпатии к сектантам со стороны здравомыслящих людей. Разумеется, мы говорим о доминирующих тенденциях, т.к. исключения из правила есть везде. Достаточно посмотреть на безграмотную работу в США с Ветвью Давида, а в той же России на корректную работу правосудия в деле бога Кузи. Таким образом, наблюдаемое на примере Свидетелей Иеговы и Церкви Последнего Завета отношение к сектантству есть вполне закономерное последствие низкого уровня правовой и политической культуры в Российской Федерации. Работать нужно не над изменением отношения к сектам, а над повышением уровня общей культуры и правовой грамотности населения, чиновников и силовиков в целом.

Вся эта ситуация не способствует развитию профессионального сектоведения: точное знание о сектантстве не востребовано, т.к. в выстраивании конфессиональной политики государство и общество руководствуются чем угодно, но не обоснованными и проверенными данными по сектантству. Профессионалы от сектоведения не нужны, они мешают, т.к. их мнение по каждой ситуации практически всегда расходится с мнением политиков, чиновников и власть предержащих. Именно поэтому свободное, открытое общество является основным фактором развития как профессионального сектоведения, так и критической рефлексии над феноменом нетрадиционной религиозности в обществе. В нашей же ситуации больше востребованы любители. В мире любителей существуют только крайности: все секты либо очень хорошие, безобидные и безвредные, либо очень плохие, чуть ли не раковая опухоль общества. Любители не понимают, что в работе с сектами отсутствует линейная взаимосвязь между борьбой с сектами и их ослаблением. В реальности борьба может приводить к их укреплению, а помощь им к их подрыву и распаду. Любитель также не чувствует контекста, он не понимает, что сектантство является целостной системой, в которой любая отдельно взятая секта является по существу зависимой, легко воспроизводимой и заменяемой переменной. При этом механизмы воспроизводства сектантства глубоко интегрированы в саму общественную систему, т.е. на определенном этапе борьба с сектами автоматически превращается в борьбу с обществом в целом. Так же как на определенном этапе полное игнорирование проблем с сектами, как и с любым иным типом организаций, начинает подрывать общественную систему. Любитель не чувствует и не понимает масштабов феномена. Если исходить из допущения о распределении сектантства в России в той же степени, что и в Республике Беларусь, то в России действует не менее 15 тысяч разных сектантских сообществ. При этом абсолютное большинство из них после запрета не исчезает, но лишь корректирует методы работы. Любитель не чувствует динамики сектантства: ежегодно в той же России без внешнего вмешательства возникает и распадается несколько сотен сект, т.е. больше чем было запрещено властями за последние сто лет. Любители чувствуют себя на передовой борьбы с сектами, либо в первой линии их защиты от всевозможной критики. В обоих случаях они не понимают, что в тех же демократических странах количество судов и запретов сект не по выдуманным, а реальным основаниям намного превышает аналогичные показатели для остальных стран. При этом все эти случаи не идеологизируются, но являются частью рутинного процесса наказания за преступления, охватывающего, кстати, представителей всех религиозных организаций без исключения, а не только сект. В России есть профессиональные сектоведы, но по моим наблюдениям к их мнению никто особо не прислушивается.

Какие последствия вся эта ситуация может иметь, для Русской Православной Церкви и других религиозных организаций?

Православная Церковь не имеет отношения к аресту Виссариона. В целом же Церковь уже достаточно долгий период времени сама является субъектом некорректных интерпретаций и воздействий на макро и микроуровнях, так что для нее ничего нового в этой ситуации нет. Целый ряд системных проблем Церкви вызван как раз необходимостью выживать в этих условиях. То же касается и иных религиозных организаций. А развиваться ситуация будет в целом так же, как и последние столетия. В настоящее время в Синодальном центре сектоведения проводятся исследования периодов возрождения и затухания общественных дискуссий вокруг сектантства в их связи с изменениями в динамике развития сектантства в целом. Определенные интересные результаты уже есть, но о них пока умолчим. Скажу только, что периоды активной и оторванной от реальности борьбы с сектами сменяются периодами такого же необоснованного игнорирования и/или поддержки сект и всего того, что они делают. Разные институты общества используют одни секты и ожесточенно воюют с другими, при чем, зачастую, делают это одновременно. Обе стадии взаимно обуславливают друг друга и по-разному протекают в разных социокультурных контекстах. Они также достаточно интересно взаимосвязаны со спецификой искажений в восприятии феномена сектантства. Посреди всеобщего хаоса какие-то отдельные вопросы и ситуации, в виде исключения, решаются профессионально и грамотно. В ситуации совершенной нехватки разумной умеренности мне почему-то вспоминается Екклесиаст 1:9-11: 9 Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. 10 Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот, это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. 11 Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.