Доклад Каарины Айтамурто, доктора философии, научного сотрудника Александровского института Хельсинского университета (Финляндия) был прочитан 20 октрября 2018 года на II конгресее Русского религиоведческого общества «Понимание религии: исторические и современные аспекты».

Родноверие, или русское современное славянское язычество, является одной из многих религий современного язычества. Общим для этих религий является то, что они оживляют дохристианскую традицию, в их религиозной философии природа играет центральную роль, а также то, что у них нет признанной организации, лидера или писания. Из этого следует, что любой человек может объявить себя язычником и развить (в том числе и публично) язычество в том направлении, которое он сам считает лучшим. С одной стороны, это разнообразие — богатство и преимущество язычества: оно может гибко развиваться во многих разных направлениях и адаптироваться к различным социальным и историческим изменениям. С другой стороны, разнообразие и иерархия язычества затрудняют определение и ограничение явления. На всем протяжении моих исследований, когда я говорила людям об изучении современного язычества, они часто спрашивали меня: «Но разве это религия?»

В 2011 году в своей докторской диссертации о родноверии я написала, что, с одной стороны, признаю, что некоторые формы современного славянского язычества трудно определить, как религию, но, с другой стороны, не согласна с предположением о том, что современное язычество в России целиком является феноменом, выходящим за рамки определения религии. В частности, я до сих пор придерживаюсь упомянутой точки зрения, но, с другой стороны, считаю, что вопрос следует [подвергнуть] более глубокому обсуждению [рассмотрению].

В последние годы в религиоведении провели [проходили] оживленные и интересные дискуссии по определению [социального движения] как религии. Многие исследователи предположили, что определение религии также можно рассматривать как политическое действие. Это не означает политический в узком смысле, но в более широком, как социальное действие с последствиями для людей и групп, для того, что им разрешено делать, какие права им предоставляются, и как они определяются. Выбор слов здесь важен, высказывание: «Для одних террорист, для других – борец за свободу» очень хорошо это отражает. Исследователи также должны учитывать этические проблемы, когда они выбирают, какие термины они используют. С другой стороны, научная аргументация должна основываться на научном мышлении и интеллектуальной честности.

В своем докладе я обсуждаю вопросы о том, как на основе разных определений религии можно сделать разные выводы, а также о том, как можно ответить на разные вопросы с помощью разных определений религии или без ее определения. У меня нет четких ответов на все вопросы, особенно касающихся этического аспекта, но именно поэтому я жду ваших комментариев и предложений.

В случае родноверием трудности определения начинаются с названия религии. В моих публикациях, я использовала термин «Родноверие», прежде всего, потому, что в моих полевых изысканиях я встретила много людей, которые считают термин «язычество», и особенно «неоязычество», весьма оскорбительным. Тем не менее, есть и люди, которые представляют ту же самую религию, но которым не нравится слово «родноверие» и которые называют себя язычниками.

Социально-экономический статус родноверов сильно различается. Среди них есть люди среднего возраста, образованные люди, но также, например, малообразованные молодые люди, особенно молодые «националисты». Поэтому неудивительно, что то, что слово «родноверие» означает для этих людей, и как они его понимают, сильно варьируется.

На это разнообразие [трактовок] также влияет на то, что в «родноверии» некоторые люди или группы не очень упоминают религию в том смысле, как мы привыкли её понимать [представлять]. Например, есть люди, которые называют себя родноверами или язычниками, но совсем не практикуют свою религию. Они не очень заинтересованы в богословском аспекте своей «религии», могут упоминать некоторых богов, но при этом они не знают или не интересуются обсуждением того, кто они, эти боги и какие они. Такие группы трудно называть религиозными.

В своем этнографическом исследовании русских скинхедов Хиллари Пилкингтон и Антон Попов (Возможно, имеется в виду книга «Russia’s Skinheads: Exploring and Rethinking Subcultural Lives«, но там в авторах нет Попова.) заметили, что среди скинхедов язычество довольно популярно, и многие называли себя язычниками. Эти «язычники», однако, обычно не практиковали свою религию или даже не могли много говорить о ней. В 2009 году Пилкингтон и Попов рассмотрели русское язычество как религию в своей статье; «Понимание неоязычества в России: религия? Идеология? Философия? Фантазия?» (”Understanding Neo-paganism in Russia: Religion? Ideology? Philosophy? Fantasy?”). И заявили, что ее нельзя назвать религией в традиционном смысле. Проблемы с вопросом о религиозности родноверия добавляет и то, что не все родноверы и язычники даже сами называют родноверие или язычество религией. Многие родноверы считают для религии характерным догматическую сущность, основанную на иерархическом институте, которая не признает личную свободу, мышление и совесть человека. Родноверие они видят как противоположную или альтернативную «религию». По их словам, Родноверие — это философия или мировоззрение, в котором люди могут свободно заниматься [практиковать?], исследовать и развивать свою духовность. Они подчеркивают, что язычество не требует, чтобы люди верили тому, что противоречит их собственному ощущению и опыту. Некоторые даже утверждают, что древние язычники не верили, но «ведали». Есть и родноверы которые не думают, что боги — настоящие существа, а скорее понимают их как символов, например, как силы природы или архетипы. В то же время, родноверие таких людей может иметь много традиционных характеристик религии, такие как комплексные ритуальные практики и глубокие богословские дебаты о богах, о устройстве мира и потустороннем [мире]. Их «родноверие» напоминает во многих отношениях «религии», в том значении, как этот термин используется в повседневной речи, и как это определено во многих теоретических моделях. В определении религии всегда есть разные интересы и конфликты интересов. Есть и родноверы, которые избегают термина «религия», и вместо него предпочитают такие слова как традиция, образ мира или духовности, потому что они вызывают менее враждебную реакцию. Это легче для людей, которые интересуются дохристианской духовностью, но не хотят определять свое вероучение как язычество и участвовать в родноверческих мероприятиях. Общества, которые не определяют себя как «религиозные», а как ориентированные на сохранение славянской традиции не встречаются с такими бюрократическими формальностями, как религиозные объединения. С другой стороны, часть родноверов считает, что родноверие определенно является религией, и активно стремятся к тому, чтобы оно было признано наряду с другими религиями. Многие родноверческие общины тоже стремятся получить официальную регистрацию как религиозные организации. Признание родноверия религией предоставит его последователям больше полномочий, чтобы публиковать свои собственные взгляды. Например, некоторые родноверы писали публичные заявления о том, как слово «язычество» используется в отвратительном или неточном смысле, и требовали защиты и признания древних священных мест как религиозных памятников. Итак, религиоведы также должны думать об этических вопросах, о том, какие последствия разные терминологии принесут реальным людям и сообществам. Ученые не испытывают мир в каком-то в абстрактном внешнем месте, и их культура, образование и ценности неизбежно влияют на их наблюдения и интерпретации. При исследовании общества ученые всегда не только наблюдают, но и участвуют в проводимом ими исследовании. Это важно признать, но это не означает, что исследователь может позволить себе представить свои субъективные взгляды как научное знание. В изучении религии уже давно утверждается, что у религиоведов, особенно когда они занимаются полевыми изысканиями, может возникнуть соблазн стать «адвокатами» (advocacy) религии, которую они исследуют. Все-таки, «защита», основанная не на проверенных аргументах, не выдерживает критики, и так такая «адвокатура» может стать медвежьей услугой для тех, кого она хочет защитить. Важной частью интеллектуальной честности является и то, что мы признаем и открыто обсуждаем влияние наших предпосылок и ценностей на наши интерпретации. Хороший пример такой саморефлексии можно найти и в изучении язычества. В 2001 году известный английский историк, Роналд Хаттон опубликовал книгу «The Triumph of the Moon: A History of Modern Pagan Witchcraft», изданную в Oxford Univeristy Press. Книга получила блестящие отзывы, но некоторые обвинили Хаттона в том, что он «стал своим» (gone native), глядя на современное колдовство с точки зрения инсайдера. Хаттон опроверг обвинения и ответил критикам, что на самом деле в своей книге он опроверг многие мифы викканства, например о том, что оно продолжает древнюю секретную традицию, которую Джеральд Гарднер, основатель викканства, якобы нашел. Однако через несколько лет Хаттон написал статью, в которой он признавал, что фактически его исследование содержало «евангельскую идеологию», которая, однако, была не пропагандой или прозелитизацией колдовства, а «либеральной религиозной толерантностью». Вопрос об определении религии и ее сложности, конечно, не нов. Фактически, это ключевой вопрос и тема обсуждения в научных исследованиях религий с момента их создания. Многие теоретики предложили функциональное определение религии, спросив, какова ее функция в жизни людей и сообществ. Например, что религии дают смысл жизни, создают солидарность в сообществах или облегчают экзистенциальную боль. Проблема заключается в том, что под такие определения можно привести ряд явлений, не являющихся религиями, начиная с игры в шахматы и заканчивая математикой. С другой стороны, всегда ли религия вносит, например, солидарность в сообщество? Другой вариант определений религии формирует списки атрибутов религии, таких как вера во что-то сверхъестественное или божественное, различие между священным и светским, наличие космологических и космогонических моделей или установление ритуальных практик. Однако следует отметить, что такие списки не являются всеобъемлющими и не подходят для всех случаев. Например, идею о том, что вера в Бога или Богов должна быть критерием религии можно смело отклонить, потому что, например, в буддизме такого знаменателя нет. Более гибким способом использовать такие списки определений является их применение в соответствии с принципом семейного сходства Витгенштейна. Повседневный язык и наука имеют категории, которые относительно легко определить и применить. Например, совершенно неопровержимо, что семейство позвоночных включает, например, рыбу и обезьян, и что обезьяны принадлежат к семейству млекопитающих. Вместе с этим, существуют также категории, которые часто кажутся очевидными и полезными при описании различных явлений, но которые сложнее определить с помощью одинаковых четких критериев. Наиболее известным примером таких категорий Витгенштейна была концепция игры. Мы признаем и шахматы, и футбол как игру, но нам трудно найти определения, чтобы объяснить это сходство. Согласно Витгенштейну, семейная принадлежность состоит из сложной сети общих черт вещей или сущностей, где ни один из признаков не может обязательно определять все рассматриваемые объекты, но все указанные объекты имеют, по крайней мере, некоторые из общих определений. Можно также подумать, что один из этих атрибутов является как бы «якорным», то есть все изучаемые объекты должны иметь вот эту ключевую характеристику и любую другую или другие характеристики. В случае религии, такой могла бы быть, например, идея о бытие чего-то, что невозможно воспринимать обыкновенным ощущением (суперэмпирическим). Так, американский исследователь, Кевин Шилбрак, предлагает в своей книге: «Философия и изучения религий: Манифест» (Philosophy and the Study of Religions: A Manifesto) от 2014 года смешанное определение, которое сочетает в себе как характеристики, так и функциональные критерии, как онтологические, так и практические, того явления, что будет считаться религиозным верованием, практикой, учреждением или опытом. В качестве примера Шилбрак представил следующий список, который не предполагался ученым как лучшее и окончательное определение атрибутов религии, но лишь служил в качестве иллюстрации работы данного метода:

1. Предполагает существование суперимпирических Реальностей;
2. Обучает моральному кодексу
3. Обещает путь к преодолению человеческих страданий;
4. Различает тех, кто участвует в качестве сообщества от тех, кто этого не делает;
5. Оценивает все свои ценности, указав свою предельную озабоченность. (Schilbrack 2018)

Предложение Шилбрака, несомненно, полезно, но модель семейного сходства не устраняет проблему субъективности, как индивидуальной, так и культурной. Слово «религия» происходит от латыни и религиоведение также основано на христианоцентричном понимании религии. В шестнадцатом веке европейские интеллектуалы признали в мире четыре религии: христианство, иудаизм, ислам и «язычество», в которое также были включены все религии Африки, Азии и Америки. По мере расширения европейского мировоззрения в список религий были включены индуизм и буддизм, а потом, конечно, список стал постепенно расширяться. В определении религии центральная позиция христианства подчеркивается во многих отношениях. В последние годы некоторые исследователи, такие как Грэм Харви, критиковали подчеркивание интеллектуальной или доктринальной стороны религии в научных исследованиях. Очень часто первый и самый важный вопрос для описания религий — это: «во что люди «верят», каковы их убеждения?». Такой чрезмерный акцент на информационном аспекте, по мнению Харви, объясняется, главным образом, тем фактом, что большая часть религиозных исследований была создана в протестантских регионах и также тем, как религия по-прежнему зависит от наших интерпретаций. Харви указывает, что во многих других религиях, таких как иудаизм, определение религиозности и принадлежности к какой-то религии, кредо, и то, во что верят люди, вторично по отношению к ритуалам и участию в сообществе. Религии часто воспринимаются как взаимоисключающие. Христианин не может одновременно быть мусульманином. Если в его религии есть элементы обоих, то это синкретизм. Однако, например, в Японии все еще естественно, что люди участвуют как в ритуалах буддизма, так и в синто, они дополняют друг друга, и каждый из них имеет свою собственную роль в жизни людей. Из-за этих проблем некоторые исследователи полагают, что следует оставить категорию религии в целом. В 2012-2013 годах в журнале «Method & Theory in the Study of Religion» прошли интересные дискуссии о категории религии, в частности, между английским исследователем Тимоти Фитцджеральдом и американским исследователем Кевином Шилбраком. Если передавать их идеи очень упрощенно, то Фицджеральд является сторонником конструктивистского подхода, который подчеркивает социальное построение религии, то есть «религия» с этой точки зрения — это концепция, созданная людьми, и как таковая не может быть найдена как чистое явление. Поскольку слово «религия» так нормативно и субъективно, и его используют в политической борьбе, Фицджеральд выступает за отказ от термина «религии». С другой стороны, Шилбрак предлагает альтернативу критическому реализму, в котором мы признаем, что концепция религии социально построена, но мы не утверждаем, что она не имеет ничего общего с явлениями реальности, и именно поэтому мы не будем полностью отказываться от нее. Взамен термину «религия» были предложены и такие категории, как «Космографические образования» Даниэля Дубиссона. Однако, изменение терминов не устраняет основных вопросов: используемые нами понятия не прямо пропорциональны действительности. Ученые не смотрят на мир в абстрактном и объективном месте, но в контексте своей собственной культуры и на основе своих собственных ценностей, предпочтений и интересов. Отклонение понятий из-за их субъективности приводит к тому, что мы не можем говорить ни о чем, и мы не делаем оценки правдивости или значимости претензий. Можно также предположить, как, например, Ричард Ньютон, что отказ от слова «религия» в религиоведении выглядел бы как выкапывание собственного фундамента. Именно термин «религия» предоставляет религиоведам возможность участвовать в общественных и междисциплинарных дискуссиях. Например, религиоведы уже долгие годы жалуются на то, что результаты религиоведения очень редко учитываются в основных социологических дебатах. Отказ от концепции религии вряд ли поможет религиоведению участвовать в дискуссиях, в которых религию обсуждают среди общественных наук. Одной из ключевых задач науки является интерпретация мира на абстрактном уровне, посредством чего его можно сравнить, например, с теориями. Термины и категории являются крайне важным шагом к тому, чтобы подняться на абстрактный уровень. Слово «ритуал инициации» не обязательно используется во всех или даже многих религиозных и нерелигиозных практических событиях, но, как у научного термина, у него есть много объяснительной силы для их интерпретации. Как и в случае с религией, среди ученых нет единого мнения о том, как определять национализм, а в природе не может быть найден прототип «чистого» национализма. Национализм, как и религия, является не sui generis категорией, а термином, который основан [создан] в Европейской истории и науке. Тем не менее, мы говорим о национализме, изучаем это явление и его различные формы и утверждаем, насколько некоторые явления или идеологии националистичны. Мне кажется, что трудно найти исследователей национализма, которые предполагали, что, вместо национализма как явления, мы должны анализировать только выражение или дискурсы национализма. В этом случае у исследователей национализма было бы гораздо меньше, что сказать, например, о сегодняшних сообществах и политике! Однако новые взгляды и теоретические соображения в категории религии могут быть сделаны без определения [явления как] религии. В 2016 году дебаты по определению религии, и ее полезности, начались снова на основе интервью финского исследователя Теему Тайра для английского проекта «Religious Studies». В интервью Тайра сообщил о своих исследованиях в финской языческой организации под названием «Медвежьи люди», которая несколько раз пыталась получить официальное признание как религиозная организация. В Финляндии этот статус дает право, например, вступать в браки, совершать похороны и осуществлять религиозное обучение в школе. Первое заявление организации «Медвежьи люди» было отклонено, и Теему Тайра участвовал во многих общественных дебатах по этому инциденту. В конце концов, они получили регистрацию. Тайра подчеркивает, что ни разу он не согласился определить, является ли «Медвежьи люди» религиозной организацией. Вместо этого он комментирует причины предоставления статуса религиозной организации в Финляндии, и кто принимает такое решение. Например, он критикует тот факт, что критерии четко отражают лютеранскую концепцию религии, и что лютеранская церковь сильно представлена ​​в органе, который принимает эти решения. Интервью Тайры прокомментировали несколько известных религиозных ученых, таких как таких как Рассел МакКатчен, Пол Хеджес, Мелори Най, и Кевин Уайтсайдс. Критики рассмотрели много важных вопросов и представили множество обоснованных аргументов. С другой стороны, некоторые из критиков также слегка неверно интерпретировали интервью Тайры. Он не говорил, что все религиоведы должны отказаться от определения религии, но только показал, что в своих исследованиях он этого не делал. С помощью подхода Тайра можно проанализировать дискуссии о религиозности родноверия. Для этого я рассмотрю один пример судебного решения в России, который, конечно, не характеризует все подобные дела, но дает представление о том, как можно применять данный подход, и что этот случай рассказывает о российских дебатах о родноверии как религии. Также я приведу некоторые сравнительные взгляды [проведу сравнение] на основе двух иностранных дел: регистрации организации «Медвежьи люди» в Финляндии и дела американского суда «Деттмер против Лэндона» от 1986 года, в котором викканец попросил разрешения получить ритуальное снаряжение в тюрьму для религиозных обрядов. Правосудие не давало ему разрешения на получение предметов, но вместо этого признало, что викка является религией и, таким образом, это стало важным прецедентом в Соединенных Штатах. В 2018 году «Экспертный совет по проведению государственной религиоведческой экспертизы при Министерстве юстиции Российской Федерации» высказал свое мнение в отношении заявления на регистрацию религиозного сообщества Местной религиозной организации «Кировская (Вятская) община Славянской Веры «Родовое Наследие на Вятке»». Заявку на регистрацию подавали до этого уже два раза, тогда было также выдано экспертное заключение, что Община в качестве религиозной организации рассматриваться не может. Экспертный совет по проведению государственной религиоведческой экспертизы при министерстве юстиции Российская Федерация, рассмотрел три вопроса:

1. Является ли Местная религиозная организация «Кировская (Вятская) община Славянской Веры «Родовое Наследие на Вятке»» религиозной организацией?
2. Являются ли представления, отраженные в основах вероучения Местной религиозной организации «Кировская (Вятская) община Славянской Веры «Родовое Наследие на Вятке»» вероучением?
3. Являются ли достоверными сведения, содержащиеся в представленных Местной религиозной организацией «Кировская (Вятская) община Славянской Веры «Родовое Наследие на Вятке»» документах, относительно основ ее вероучения?

Интересно отметить, что вместо религиозности общества, в экспертном заключении основное внимание уделялось тому, насколько «аутентично» общество соответствует древнему «язычеству». Например, там указано, что: — молитва сообщества не соответствует древним молитвам; — «Велесова Книга», упомянутая как священная книга, известна как историческая подделка; — согласно историческим данным, древние славяне не имели Священных Писаний. Можно привести еще множество примеров критики, которые были даны в экспертном заключении с точки зрения истории. В итоговых выводах экспертного заключения говорится, что сообщество может быть определено как религиозное. Но ответы на следующие два вопроса отрицательные. Интересно, что ответ на второй вопрос, кажется, не очень соответствует вопросу. В этом вопросе не упоминается историческая достоверность, но это ключевой аргумент в ответе. На самом деле, предположение о том, что современная языческая религия является «истинной» религией, только если она полностью соответствует древнему язычеству, довольно часто встречается в повседневной мысли. Например, в некоторых СМИ, журналисты задавались вопросом или даже смеялись над тем фактом, что современные язычники активно используют компьютеры и интернет при общении. Странность этого предположения станет явной, если мы подумаем, что вряд ли кто-нибудь задается вопросом, почему в интернете распространяются христианское или исламское учение, хотя никакого интернета во время Иисуса или Мухаммада не было. Никто также не предполагает, что современные христиане должны жить или думать так же, как первые христиане две тысячи лет назад. Тот же вопрос об исторической достоверности также возник и при регистрации общины «Медвежьи люди». Также и финский совет, который выносит решение о регистрации религиозных организаций, обнаружил, что относительно древности [древней истории] финнов известно довольно мало, и поэтому совет не считает, что убеждения и обычаи были переданы сообществу «Медвежьи люди» непосредственно как устная словесная информация. В своем блоге Теему Тайра комментирует это следующим образом:

Значит, у совета нет уверенности в том, что убеждения, действия и мировоззрение заявителей такие же, как у древних финнов. Я не совсем понимаю это, потому что на самом деле, какое значение имеет вопрос, являются ли «Медвежьи люди» подлинными носителями традиции?  Это примерно, как сказать мормонам или Свидетелям Иеговы: «Привет, вы, на самом деле, не следуете слову Библии». Или как, если бы группе буддистов говорили: «Вы просто не можете точно знать, чему действительно учил Будда»

Суд в Соединенных Штатах 1986 года также занимал отрицательную позицию, исходя из исторического фона виккан, но этот факт явно был побочным. В решении говорится:

Другой объективный критерий, показывающий, что Церковь Викки является подобной признанным религиям — это долгая история колдовства. В доказательствах Деттмера содержится справочник для капелланов, опубликованный Соединенными Штатами, в котором говорится, что в Средние века в Северной Европе колдовство использовалось как древняя языческая вера, систематическое преследование которой началось в пятнадцатом веке. Оно приобрел некоторую популярность после отмены законов о колдовстве в Англии, и, по оценкам Handbook, в Америке насчитывается от 10 000 до 100 000 приверженцев.

Мнение американского суда немного странно, потому что с точки зрения ученых – и сегодня значительная часть викканцев признает это – викканство не является продолжением какой-либо тайной древней веры, как утверждал основатель викканства Джеральд Гарднер, являясь разработанной им в 1950-х годах системой, вдохновленной различными историческими мифами, фольклором и западной эзотерической традицией. Американское право, похоже, прямо восприняло личное мнение викканца об истории его религии и проигнорировало научный взгляд на этот вопрос. С другой стороны, например, в сегодняшних американских дебатах эта историческая традиция редко рассматривается как решающий фактор легитимности виккан как «истинной религии» и, например, с 2007 года викка и языческие символы принимаются на военных кладбищах. Хотя историческая аутентичность кажется ключевым критерием в русском экспертном заключении, там есть и абзац, который намекает, что экспертный совет принял бы заявку, которая честно заявила бы, что религия воссоздана с использованием исторических источников, но не претендует на непосредственное продолжение древней веры. В заключение анализа рассмотренных трех дел можно сделать вывод, что и русская, и американская, и финская экспертизы считали необходимым касаться вопроса об аутентичности современного язычества. Но их подходы различались в том, кого они считали авторитетным в этом вопросе и какое значение они уделяли вопросу об аутентичности. Главное, что ни один из них предоставил никаких утверждении о том, как надо оценивать такие характеристики как аутентичность или преемственность религии, и какую роль такие вопросы играют, когда мы оцениваем легитимность религии. Русский экспертный Совет также использует интересное выражение «предпринята попытка (особенности «славянской веры») систематизации», что относится к довольно когнитивному или даже «научному» подходу к определению религии. Тайра критиковал центральность лютеранства в решении Финского совета. Во-первых, представители лютеранской церкви имели довольно веское представление [мнение] в совете. Во-вторых, самым важным вопросом при предоставлении регистрации было кредо как критерий «религии». С тем же самым требованием раньше сталкивалась финская викканская община, которая безуспешно пыталась получить регистрацию. В решении американского суда неоднократно упоминались такие фразы, как «религии вообще». Американский суд, судя по всему, оценивал религию по таким критериям, как сложный набор доктрин, касающихся вопросов человеческой жизни, и стремление улучшить жизнь людей. Это решение также демонстрирует концепцию «ортодоксальная вера в Бога», относящуюся к американской религиозности, которая, конечно же, может быть названа только монотеизмом и содержит немного странное слово «ортодоксальный», что ставит вопрос о том, какая есть «неортодоксальная» вера. Как уже было сказано, эти дела, конечно, не дают полной картины о религии в правовом поле России, Финляндии и Соединенных Штатах. Однако в этих делах ценности и основные предположения несколько отличаются друг от друга. В Соединенных Штатах особое внимание уделяется сходству с другими (в основном, монотеистическими) религиями, в Финляндии образ религии окрашен лютеранским христианством. В России оценки религиозности представлены как основанные на науке, точнее на таких науках, как история, а не религиоведение. Рассматривая способ определения религий в общественных дискуссиях и ​​судебных процессах, можно сделать ряд аналитических замечаний о том, как понимается категория религии и как она используется в современном российском обществе и правовой системе. Таким образом, подход Тайра, несомненно, плодотворен, но он также оставляет ряд других вопросов вне анализа. Прежде всего, не позволяя анализировать явления, которые являются частью родноверия, но не представляют себя как «религия родноверие». В качестве альтернативы формированию четкого определения религии был предложен вариант, при котором религиоведы могли бы отдельно определять религию в соответствии с их исследовательскими темами и вопросами с точки зрения их эвристической полезности. Как уже было сказано, основной проблемой определения родноверия является то, что движение крайне многообразно, и его трудно демаркировать. Нам кажется очевидным, что общество, которое регулярно встречается на обряды, и в котором есть оживленные богословские дебаты, является «более религиозным», чем молодой националист, который никак не практикует язычество, который может сказать о Перуне только, что был какой-то такой бог, но при этом утверждает, что он язычник, потому что у него крутой коловорот вытатуирован на руке. Чтобы отличить эти два типа родноверия, мы могли бы создать эвристическое определение религии, которое помогало бы нам понять, что первый тип выполняет [имеет] больше религиозных атрибутов, чем второй. Чтобы показать их различие, мы также можем использовать такие термины, как «более или менее преданные (devout, pious)», часто используемые в исследованиях, например, о различных формах христианской или мусульманской религиозности. Это также открывает возможность сравнения язычества с другими религиозными явлениями. С другой стороны, другой тип определения религии может быть более полезным для другого типа вопроса. Если мы обнаружим, что молодой националист, который считает себя язычником, на самом деле не является частью языческой религии, потому что его родноверие не соответствует характеристикам религии, мы также исключаем возможность изучения того, какие разные проявления язычество имеет в современном русском обществе, и наше представление об этом явлении будет только частичным. Мы также не можем проанализировать, как язычество как религия становится инструментом политического национализма. Как показал Виктор Шнирельман, некоторые из идеологов родноверов, которых можно назвать «более религиозными», вдохновляют экстремистские националистические группы. Экстремистские и расистские мнения, выраженные во имя язычества и даже преступления на почве ненависти, не являются отдельным явлением языческой религии. В последние годы такие религиоведы как Рассел МакКучеон критиковали то, как религии, а также категории религии пытались защитить, подрывая неприятный феномен на аналитически и теоретически слабых основаниях, заявив, что какие-либо неприятные аспекты не являются религией. Частично это понятно. Например, когда некоторые представители СМИ или даже политики заявляют, что ислам является изначально жестокой и нетерпимой религией, возникает соблазн отвечать, что, например, люди, совершающие террористические акты во имя ислама, не являются «настоящими» мусульманами. В этом случае разделение между «правильным» и «неправильным» исламом, однако, в основном зависит от субъективных определений и осуждений. Практически любая религия может быть истолкована таким образом, чтобы она приводила к насильственным действиям и оправдывала их, начиная с нападений некоторых американских христианских активистов на клиники абортов и заканчивая буддийскими монахами, поддерживающими геноцид Рохинга в Мьянме. Наша задача как религиоведов – не защищать или «спасать» религию, утверждая, что эти вещи не имеют ничего общего с религией, но объяснять их как явления и, например, механизмы их возникновения. Следовательно, если мы будем утверждать, что некоторых националистов-родноверов, мало знающих о религии язычества, нельзя считать родноверами, нам будет гораздо меньше, что сказать о родноверии, и наши аргументы будут более слабо основаны. Теоретические определения могут не всегда соответствовать собственным определениям людей, и иногда нам приходится не согласиться с толкованием наших информаторов. Например, если националист-родновер утверждает, что идея «России для русских» не политическая, а просто здравый смысл, ученый может не согласиться. Если другой родновер, славящий дохристианских славянских богов в ритуалах, говорит, что это не религия, потому что религия отрицает свободу совести, а язычество нет, то исследователь может сказать, что деятельность данного радновера по-прежнему имеет смысл анализировать в рамках религии. Также, религиовед не всегда может согласиться с мнением представителей разных религий о том, куда идут их границы. Хотя мы хорошо понимаем, почему мусульманин говорит, что человек, виновный в террористическом акте, не может быть мусульманином, с научной точки зрения это может быть поставлено под сомнение. Я встречала несколько христиан, которые считают, что люди, которые не посещают церковь регулярно, не могут считаться «настоящими» христианами. Изнутри церквей и внутри дискуссии церкви такие взгляды, конечно, понятны, но, если религиовед принимает такую точку зрения, его взгляд на христианство будет весьма ограниченным. Внутри родноверия споры о том, как определять того, кто является родновером, и кто имеет право выступать от имени данного сообщества, рассматриваются в особенном порядке, потому что родноверие не имеет общепринятого учреждения, подобного Церкви. В последние годы Родноверческие объединения опубликовали документы, в которых они пытаются отрицать организации, которые, по их мнению, порочат образ язычества.  Например, в 2009 г. «Союз Славянских Общин Славянской Родной Веры» и «Круг Языческой Традиции» подписали письмо официального уведомления: «О подменах понятий в языке и истории славян и о псевдоязычестве». Это письмо началось словами:

В последнее время в средствах массовой информации разного уровня, электронных и бумажных, в популярной литературе и на научных конференциях, а также в ряде общественных и компетентных органов резко выросла тенденция к отождествлению современного языческого движения с последователями и сторонниками взглядов таких людей, как: Валерий Чудинов, Николай Левашов, Геннадий Гриневич, Александр Хиневич, Алексей Трехлебов. Декларируемые ими воззрения, хотя и являются авторским творчеством упомянутых граждан или их сознательной провокацией, подаются как образцы языческих взглядов и языческого миропонимания.

Интересно, что в данном письме-петиции подписанты обратились к «Конвенции ЮНЕСКО об охране нематериального культурного наследия». Эти родноверы также обратились к научным исследованиям по «язычеству». Они отметили, что писания вышеупомянутых людей являются их собственными мнениями, и «существенно и принципиально расходятся с доказательной точкой зрения действительных учёных и современной науки.» Наука в качестве критерия праведности язычества указана в документе несколько раз:

Мы не можем разделить идеологические и околонаучные взгляды перечисленных лиц и их последователей. Более того. Мы считаем своим долгом предупредить всех сторонников языческого мировоззрения о том, что при чтении книг названных авторов они могут быть введены в заблуждение теориями, замаскированными под науку, которые изложены в сочинениях упомянутых лиц. Это псевдоязыческое учение, псевдолингвистика, лженаука и откровенные домыслы. В конечном счёте всё это ведёт лишь к дискредитации как современного языческого движения, так и Российской науки.

Лично я понимаю озабоченность и гнев этих организаций. Например, Александр Хиневич, упомянутый в первом документе, был главой, запрещенной сейчас в России, Древнерусской инглиистической церкви православных староверов-инглингов, доктрину которого действительно можно назвать немного странной и ненаучной. Например, церковь утверждала, что основывает свои вероучения на древней рукописи «Славяно-Арийские веды», которые были в их распоряжении, части из которых были скопированы из древних скандинавских стихов Эдд. У церкви были странные, расистские теории, по которым, например евреи происходят с другой планеты, что первый партнер женщины является биологическим отцом всех ее будущих детей, и что славяне когда-то жили сотни лет. Конечно, над такими взглядами легко смеяться, и понятно, что другие язычники не хотят, чтобы они были связаны с такой организацией, или чтобы такая организация публично объясняла, что такое язычество или родноверие. На форумах таких организаций как «Круг Языческой Традиции», «Велесов Круг», или «Союз Славянских Общин» часто бывают люди, которые пришли в [данную] религию через инглингов, и представители этих организаций устали объяснять таким людям, что учение инглингов о древнем язычестве не соответствуют историческим свидетельствам. Значит ли это, что на исследованиях по теме родноверия мы должны игнорировать сегодня запрещенную в России Церковь Староверов Инглингов? С научной точки зрения, это было бы так же необоснованно, как отказ включить анализ исламизма в дискуссиях об исламе в 2000-х годах или христиан, которые не посещают церковь регулярно из анализа христианства в сегодняшней Европе. Более того, мне кажется, что весьма немногие религиоведы были бы готовы заявить, какая христианская церковь сейчас является «правильной» — лютеранство, католичество или православие? Запрещенная Церковь Православных Староверов-Инглингов была важной частью истории развития родноверия. Фактически, в начале 2000-х годов литература, опубликованная инглингами, была довольно популярна, благодаря этими книгами многие люди впервые узнали о родноверии, и ритуалы, описанные в литературе (особенно красивые фотографии), повлияли на практику многих других сообществ. Учение инглингов можно, конечно, описать как синкретичное, но это не исключает «язычества» из его сущности. Попытка родноверов исключить некоторые организации из своей религии очень характерна для религиозных представителей, но с точки зрения религиоведения, более оправданно — излагать определения язычества, а затем различать языческие и религиозные аспекты движения, чем проводить подобные границы. Для определения религии родноверие является блестящим примером, который заставляет нас думать о том, какие категории существуют, и как мы их используем. В этом докладе я попыталась показать, что мы можем брать от разных подходов к определению религии, и что эти различные подходы предлагают различные точки зрения по рассматриваемым вопросам. Два основных аргумента [тезиса] моего доклада таковы: 1) В нашем анализе нам нужно различать религию как эмический и этический термин – главное не перемешивать эти понятия 2) Независимо от того, как мы используем термин «религия», мы должны обсуждать наши выборы и объяснить их нашим слушателям или читателям. Я хорошо понимаю точку зрения ученых, которые из-за нормативного и политического характера определения религии предпочли бы отказаться от нее или сосредоточиться на изучении того, как используется эта концепция. Использование категории религии в публичных дебатах, повседневной жизни, политике и судебной системе является важной темой исследования. Однако, мы можем, например, исследовать, как люди используют слово «религия», то есть «религия как Эмическая категория». Например, как пастафарианцы или представители Церкви Летающего Макаронного Монстра утверждают, что это – религия, или как один человек говорит, что «христианство», конкурирующее с христианской церкви, не является истинной христианской религией. В то же время нам не нужно (и, надеюсь, мы не будем) соглашаться с этими взглядами. Таким образом, исследование понятия религии может изучать то, что оно делает, как люди преследуют свои интересы, как мы руководствуемся концепцией религии. Если одной из основных причин нежелания использовать религию в качестве теоретической категории является то, что ее использование всегда является политическим заявлением, то изучение концепции религии не устраняет эту проблему. Как мы уже говорили, когда мы исследуем наш мир, мы не являемся сторонними наблюдателями. Например, когда Тайра комментирует процесс регистрации «Медвежьих людей», он не комментирует это с какой-либо «объективной» позиции, потому что такой вещи, как «объективная позиция», нет. В его оценке можно, я думаю, увидеть аналогичную «идеологию либеральной религиозной толерантности», о которой говорил Хаттон. С другой стороны, мы можем использовать «религию» как этический термин, применяя, например, теорию Шилбрака, с помощью которой мы определяем религиозность, а затем, к примеру, мы делаем сравнительный анализ о том, как люди воспринимают разницу между священным и светским, например, когда они паломничают. Или как религиозное мышление влияет на появление вражеских образов. Используя категорию религии, мы можем найти новые теории и интерпретации нашего мира. Главное, чтобы мы не смешивали эмические и этические термины. Другими словами, например, в исследовании родноверия, мы не следуем инструкциям, данным нам некоторыми родноверами, игнорируя другие группы как часть язычества и не делаем твердых утверждений о том, является ли родноверие религией, основанной на повседневных обсуждениях типа «мне кажется». Хотя Теему Тайра в своих описаниях и речах прямо не комментировал, является ли движение «Медвежьи люди» религией или нет, он все равно комментировал процесс регистрации религиозной организации в Финляндии, и, таким образом, внес свой вклад в общественные дискуссии и политику. Тем не менее, я придерживаюсь мнения, что мы можем, и, возможно, мы должны дать ответы и на такие вопросы, как «является ли это религией». Конечно, одной из причин нашего восприятия этого вопроса является то, что я исследую Россию. В крупных странах мнение отдельных религиоведов не получает столько внимания в средствах массовой информации и не имеет возможности влиять на принятие политических решений, как в таких маленьких странах, как Финляндия. В Финляндии такие судебные процессы случаются лишь изредка. В России, напротив, экспертные заключения о «религиозности» разных организации или об экстремизме религиозных организации разрабатываются постоянно. Вот почему я вижу ответственность религиоведа за прямые ответы на эти вопросы. Прежде всего, можно сказать, что задача науки также заключается в участии в социальных дебатах и ​​приведении преимуществ результатов ее исследований в более широкое использование. Во-вторых, если мы отказываемся делиться нашим мнением о том, что такое религия, на подобные вопросы будут отвечать люди, которые не имеют профильного образования в вопросе исследования религии, и которые могут иметь гораздо больше своих интересов в этом вопросе. Судьбы религиозных общин решаются каждый день в ряде юрисдикций. Не секрет, что не так редко судебные решения принимают на основе очень неграмотных, даже абсурдных, экспертных заключений. Можно сказать, что религиоведы несут моральную ответственность за использование своего опыта в этих юрисдикциях. Вопрос также связан с идентичностью нашей дисциплины, религиоведения. Религия, конечно же, была подавлена ​​с момента рождения современной науки и была важной темой исследования многих классиков социологии. Религиоведение как наука, однако, относительно молода. Кроме того, в средствах массовой информации и широкой публике о религии спрашивают и говорят, чаще всего, например, богословы и социологи, чем религиоведы. Тем не менее, именно у религиоведов есть новые аргументы и научные подходы к подобным дискуссиям, а также и ответы на эти вопросы. С этой точки зрения мы также можем предположить, что мы обманываем нашу собственную дисциплину и профессиональную целостность, если, с другой стороны, мы объявляем необоснованные, нормативные и упрощенные ответы на вопросы о том, является ли это явление религиозным, но в равной степени, если мы отказываемся участвовать в дискуссиях о том, что такое религия.

Источник: paganka.blog